Вор. С натуры







     Мальчонка,  лет  семи,  давно уже  вертелся  у  лотка торговца  разной
мелочью  —  гребёнками,  щёточками,  мылом,  портмоне. Торговец  был  занят
продажей   кошелька   каким-то   двум   парням,   с   озабоченными   лицами
рассматривавшим вещь. Они,  недоверчиво слушая убедительные речи  торговца,
поочерёдно то ковыряли пальцами  замок кошелька, то,  подняв  его  к  носу,
рассматривали на свет, потом клали его на лоток и твёрдо говорили:
     — Сорок копеек!
     Они  как-то копировали  друг  друга —  один  до  подробностей повторял
движения другого и все его ужимки. Торговец с негодованием говорил им:
     —  Сорок? Э-эх вы! Да он  мне самому стоит шесть гривен! Ну  погоди, —
удерживал он их, — пятьдесят пять — желаете?
     — Сорок копеек!  — монотонно повторяли  покупатели. И снова  начинался
торг.
     Но как ни занят был  торговец — высокий рыжий  человек, с  плутоватыми
глазами и с цепкими пальцами в густой шерсти на суставах, — он одним глазом
упорно следил за всеми  движениями мальчика. Около лотка, следя  за торгом,
стояло,  кроме парней, ещё  человека три, и мальчик, вертясь меж ними, тоже
следил за продавцом. Он был босой, в грязной и рваной рубашке, без пояса, в
штанах,  которые когда-то  были  плисовыми, а  теперь  казались сшитыми  из
мешка, на  его рябом, загорелом и  чумазом  лице сверкали исподлобья серые,
бойкие глазёнки, и блеск их был жаден...
     —  Ну,  ин сорок  пять! —  решительно махнув  рукой,  сказал  один  из
покупателей.
     — Сорок пять! — как эхо повторил его товарищ, и  оба они с ожиданием в
глазах уставились на продавца. Тот криво усмехнулся и жалобно заговорил:
     — Ребята, али мне в убыток торговать? Чай, я тоже ем, пью, жену, детей
имею, — должен я копейку нажить, али нет?
     — Как хошь! — сказали покупатели и двинулись  прочь от лотка. За  ними
пошли  и  зрители.  Воспользовавшись этим  движением,  мальчишка  согнулся,
нырнул  между  двумя парнями,  моментально вытянул  вперёд руку, схватил  с
лотка кусок мыла и... опрокинулся назад, на землю.
     - Ага, сынок!  — торжествуя сказал торговец,  держа его за ногу и таща
по земле  к  себе. Он схватил его снизу  из-под  лотка, и теперь мальчишка,
извиваясь, как уж, упирался в мостовую руками и, болтая  свободной ногой, с
испуганным красным лицом ехал на животе под лоток. Вот рыжий мужик поймал и
другую его  ногу, дёрнув мальчика к себе, — причём тот ударился подбородком
о камень мостовой — и, наконец, мальчик очутился лицом к  лицу  с ним. Стоя
между его колен,  крепко  сжатый  ими и  цепкими  пальцами  рыжего  мужика,
лежавшими у него  на плечах,  мальчик  сосал  разбитую губу  и, сплёвывая в
сторону кровь  и  слюну,  покорно ждал, опустив  руки по длине  туловища  и
положив их ладони на колено торговца.
     Тот,  с  удовольствием в больших тёмных глазах, с оскаленными  улыбкой
зубами, сверкавшими из густой рыжей бороды,  осматривал мальчишку и молчал,
очевидно, придумывая наказание для вора.
     У вора же неровно вздымалась маленькая грудь и вздрагивали плечи...  А
на рябом лице его были отражены испуг, и тоска, и ожидание...
     — Н-ну... — начал торговец, хмуря брови и стискивая зубы, — и что же я
теперь с тобой сделаю, а?
     Мальчик повёл плечом.
     — В острог мне тебя запрятать  или рвачку дать? Выбирай... что тебе по
вкусу...
     — Прости, дяденька, — тоскливо сказал вор.
     — Про-ости-ить? Скажи на милость!  Ишь  ты! Как же  так, сынок, я тебя
могу простить? Ты, вор, украл у меня товару. Значит, следовает тебя упечь в
тюрьму. А ежели я тебя, одного вора, прощу, другой — другого простит, — кто
тогда в тюрьме сидеть будет, скажи, а?
     — Дяденька, я больше не бу-уду... — со слезами на глазах и с дрожащими
губами вполголоса, убедительно вытянул мальчишка.
     - Это мне нипочём! Нет, ты скажи —  кто будет в остроге тёмном сидеть,
ежели воров прощать?
     Мальчик беззвучно заплакал, и слёзы, стекая по его щекам, оставляли на
них полосы...
     — Говори, чертёныш,  — кто? — зло сверкнув глазами, крикнул торговец и
дёрнул вора за ухо...
     — Ра-а...збойн...ики... — сдерживая рыдания, тихо сказал мальчик.
     Это,  должно  быть, понравилось  торговцу  —  он засмеялся  довольно и
громко.
     — Ах, жулик!  Ловко отрезал! Разбойники... шустрый ты мальчонка — быть
тебе арестантом. Ну, говори, ты зачем мыло стянул?..
     — Дяденька! Вот те Христос — не буду я больше! Никогда  уж не  буду! —
звонко крикнул мальчик.
     — Шш! Не орать! Может,  я тебя ещё и прощу, а будешь ты  орать, придёт
свистун  с селёдкой  — тогда,  брат,  шабаш  твоё дело.  Возьмёт он тебя  и
засадит в острог, в яму пхнёт, а там крысы, лягушки, змеи,  и кажинный день
тебя будут из ямы вынимать и — пороть!
     Плечи  мальчика судорожно  задрожали,  а  в  широко  раскрытых  глазах
отразился ужас. Вор  рванулся из колен торговца,  но тот крепко  тиснул его
плечи своими цепкими пальцами и дал ему щелчок в лоб.
     — Вот, на-ко отведай! Ишь ты, бежать захотел... Ну, говори — куда тебе
мыло?
     — Про-одал бы... — покорно ответил мальчик.
     — Так... Продал бы... Ну, а деньги куда бы ты девал?
     — Купил бы... фунт весового... хлеба...
     — Н-ну?
     — Баварского... квасу... полбутылки...
     — Ишь ты! — усмехнулся торговец. — А ещё?
     —  Больше  ничего  нельзя  уж...  — вздохнул мальчик.  — Только восемь
копеек дают за мыло.
     —  Ага! так  ты не в  первый раз  его воруешь? Н-да!  Как же мне  тебя
простить, ежели ты такой злодей?
     Вор поник головой и замолчал.
     — А разве хлеба дома у тебя нет?..
     Вор вздохнул и покачал головой, размазав рукой слёзы по лицу.
     - Разве отец-мать хлебом тебя не кормят?
     — Нету отца...
     — А где он?
     — Не знаю...
     — А мать?
     — Пьёт она всё...
     -  Та-ак! — протянул  торговец. Ему уже становилось скучно  возиться с
этим вором. Он даже зевнул.
     — Дяденька! Пусти  меня... —  тихо  сказал мальчик и,  вертя  головой,
поцеловал  сначала одну, потом другую  шершавую руку рыжего  торговца. Тому
понравились эти поцелуи. Он  улыбнулся себе в  бороду. Он  бы и ещё помучил
мальчонку ради своего развлечения, но это было уже скучно. К тому же издали
на лоток с его товаром поглядывали две бабы  с маленькой девочкой. Торговец
вздохнул.
     - Пожалуй, иди...
     Вор рванулся, и лицо его вспыхнуло радостью...
     - Ку-уда! Нет, погоди, наперёд я тебе надеру уши...
     И  методически,  равномерными  движениями  руки,  рыжий  человек  стал
болтать головой мальчика из стороны в сторону. Надрав одно ухо, он принялся
за другое. На  лице его  не  отражалось ни удовольствия  от  этой операции,
ничего,  — оно  было равнодушно, и только  потом он дал мальчишке шлепка по
затылку и сказал ему:
     — Ну, иди! Да помни меня.
     Тот,  с красным  лицом, держась  руками  за горевшие  уши,  отошёл  на
несколько шагов в сторону и вдруг повернулся назад... Торговец удивился.
     — Али мало? — спросил он, поднимая брови.
     — Дяденька...  — тихо заговорил мальчик, умоляюще глядя в его  красное
лицо. — Дай мне копейку!
     — Подь  сюда...  — сказал торговец,  хмуря  брови. — Никита Егорыч!  —
крикнул он  кому-то через улицу,  держа мальчика за плечо. Тот посмотрел по
направлению голоса и вздрогнул. Через улицу переходил  суровый полицейский,
придерживая рукой шашку...
     Мальчик вскинул глаза на лицо торговца. Оно было тоже сурово. Тогда он
заплакал, сжавшись и вздрагивая. Голова у него как-то уходила в плечи.
     — Кум!  Будь  другом, отправь ты  мне его в часть! —  тыкая  пальцем в
голову вора, сказал торговец.
     - Что слямзил? — просто спросил полицейский, взяв вора за руку.
     — Мыла кусок... Травленый мальчишка.
     — Знакомы мы, — кивнул  головой полицейский. — Пойдём, Мишка, или как,
бишь, тебя там?
     — Митька, — покорно сказал вор.
     — Митька... Айда!.. Тут мы с тобой пеше дойдём — близко.
     Они пошли. Не поспевая за  полицейским, мальчик подпрыгивал по камням.
А торговец, глядя им вслед, зевал и крестил себе рот.

1896 г.